Утопия и антиутопия в мировой художественной литературе. Утопия в литературе

Утопия - социальный проект идеального будущего, резко отличающийся от наличной реальности и противопоставленный ей. Может быть, благодаря этимологии термина (от греч. «место, которого нет»). Утопия нередко ассоциируется с кабинетным мышлением, сочиняющим несбыточные планы и химеры. Но это упрощенное понимание. Социальный утопизм отнюдь не беспочвен, он возникает как ответ на определенные общественные запросы, влияет на умы и ход событий. Независимо от того, как велико это влияние и насколько результаты соответствуют первоначальным замыслам, утопия выступает как своеобразная форма социального действия, социальной критики.

Функцию социальной критики специально выделял в утопии К. Мангейм и противопоставлял ее идеологии как инструменту утверждения, апологии Существующего. Однако историческая практика показывает, что эта грань весьма относительна. В процессе реализации утопия вполне может превращаться в идеологию, причем чрезвычайно ригидную. Ей, как и идеологии, свойственны черты «фальшивого сознания» - не только в Марксовом понимании (групповые или классовые интересы выдаются за интересы всего общества), но и в смысле деформированного, одномерного взгляда на мир, попытки разрешения общественных противоречий за счет нивелирования и регламентации человеческих потребностей, самодеятельности масс и даже повседневного поведения людей.

Эти черты особенно наглядно проявились в различных течениях утопического социализма. Многим из них, начиная с утопий конца XVIII в., были присущи черты «казармен-.ности», одномерное видение общественных процессов. В чем состояла одномерность? Прежде всего в гипертрофированном футуризме, когда прошлое и настоящее полностью отрицалось во имя лучезарного будущего. «Там, за морями горя, солнечный.край непочатый». Существующее в глазах революционного утопизма должно быть разрушено «до основанья», что, прямо или косвенно, приводило к подчеркиванию роли насилия в революции и даже насильственных методов создания нового общественного строя.

В своем мышлении и деятельности утопист опирается главным образом на субъективные факторы, на «критически мыслящих личностей», долженствующих внести творческое начало в ход истории, а также на культ организации, которая своей сплоченностью и мобильностью призвана компенсировать узость революционных рядов. Вместе с тем этот романтический активизм сочетается в утопиях с механистическим по существу взглядом на мир. Последний вытекает из крайнего максимализма утопического проекта (построение «гармоничного», «совершенного» общества), и отсюда стремление держать под контролем каждый шаг его проведения в жизнь, манипулировать людьми как механическими элементами во имя достижения великой цели.

Соответственно гуманизм утопий более декларативен, чем реален, построен на «любви к дальнему». Что же касается «ближних», современников, то большинство их - лишь материал, подлежащий обработке, выделке, подготовке к новому обществу.

Утопизм «казарменного социализма» в XVIII-XIX вв. существовал лишь теоретически. Однако XX век привел к его осуществлению на практике (эпоха Сталина в СССР, маоизм в Китае, полпотовщина и др.). Эти примеры показали, что лучший способ опровержения утопии - реализация ее на деле. Практика выявила также характерное для современной утопии сочетание добуржуазных тенденций уравнительности с громадной концентрацией политической власти и средствами технократического манипулирования обществом. Тупиковость утопии как варианта общественного развития выявляли также авторы так называемых антиутопий (Е. Замятин, О. Хаксли, Дж. Оруэлл).

Утопическому типу сознания противостоит реализм, опирающийся на научный подход к действительности, соотнесение революционно-критической позиции с объективными законами общественного развития, гуманизм, в основе которого лежат общечеловеческие ценности. В социализме это - традиция К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина.

Под знаком реализма началась перестройка в СССР. Правда, различные проявления социального утопизма еще ощутимо дают себя знать. Они выступают то в поисках некоей панацеи («нас должен спасти рынок», «центральной фигурой должен стать кооператор» и т.д.), то в бюрократическом прожектерстве, то в откровенной ностальгии по временам казарменного «порядка». Но реалистическая тенденция заявляет о себе все решительней. Она уже не ищет «звена, за которое можно вытащить всю цепь», не удовлетворяется широкомасштабными словесными построениями и," суле-ниями, непротиворечивыми лишь на бумаге. Гласность, искренность, правдивость, непредвзятость, компетентность, хозяйственная практичность, демократия, гуманизм +- вот ее составляющие. И за революционным реализмом, вне всякого сомнения, историческое будущее социализма.

В современной научной литературе понятие «утопия» употребляется в самых различных смыслах, в разном смысловом контексте. Даже в специальных работах, посвященных определению утопии, мы не найдем какого-либо определенного и однозначного истолкования этого понятия. Напротив, здесь часто господствует самая пестрая мозаика концепций и представлений. Одни видят в утопии извечную, никогда не достижимую мечту человечества о «золотом веке», другие, напротив, истолковывают ее в качестве реального принципа, который осуществляется с каждым новым шагом духовного и практического развития человечества. Некоторые видят в ней донаучную форму мышления, нечто среднее между религией и наукой, другие, напротив, связывают ее с развитием современного научного знания. Одни утверждают, что утопия «мертва», что она полностью изжита развитием истории, другие же говорят о широком распространении и даже возрождении утопического сознания.

Такого рода противоречия и антиномии широко распространены в современных работах об утопиях. Поэтому, чтобы хотя бы в общих чертах определить содержание этого понятия, было полезно вспомнить терминологическое значение слова «утопия».

Известно, что термин «утопия» ведет свое происхождение от греческого «у» - нет и «топос» - место. Иными словами, буквальный смысл термина «утопия» - место, которого нет. Так Томас Мор назвал свою вымышленную страну.

Другое истолкование этого термина производит его от греческого «ев» - совершенный, лучший и «топос» - место, т. е. совершенное место, страна совершенства. Оба истолкования широко представлены в утопической литературе: например, «Вести ниоткуда» Уильяма Морриса, «Город Солнца» Кам-панеллы и т. д.

В современной литературе существуют и другие модификации термина «утопия», производимые от его первоначального корня. Это - «дистопия» от греческого «дис» - плохой и «топос» - место, т. е. плохое место, нечто противостоящее утопии как совершенному, лучшему миру. В этом же смысле употребляется и термин «антиутопия», обозначающий особый литературный жанр, противостоящий традиционной позитивной утопии.

Наряду с этим употребляется и термин «ентопия» (от греческого «ен» - здесь, «топос» - место) как понятие, противоположное буквальному значению термина «утопия» - место, которое не существует.

Таким образом, уже терминологическое значение слова «утопия» сложно и многозначно. При всем многообразии смысловых оттенков основная его функция сводится к тому, чтобы обозначать желаемое будущее) служить описанием вымышленной страны, призванной служить образцом общественного устройства.

Обычно принято делить утопии на древние и современные. К древним утопиям относятся мечты о «золотом веке», которые встречаются уже у Гомера, описания «острова блаженства», различные религиозные и этические концепции и идеалы. Утопический элемент силен в христианстве, он проявляется в представлениях о рае, апокалипсисе, в идеале монастырской жизни. Такой тип утопии представляет собой сочинение Августина «О граде божием». Особенный рост утопизма внутри христианства возникает с появлением различного рода ересей, которые требовали реформировать церковь и добиться идеи социального равенства. Эту мысль развивал Т. Мольнар, называя утопию «вечной ересью». Плодотворным источником утопизма в средние века были и народные представления о фантастических странах, где, как, например, в стране Кокейне, труд легок, а жизнь радостна для всех.

Древний утопизм завершается в эпоху Возрождения. В это время возникают современные классические утопии, такие, как «Утопия» Мора, «Город Солнца» Кампанеллы, «Хри-стианополис» Андреа, «Новая Атлантида» Фрэнсиса Бэкона. Возникновению современной утопии способствовали два главных факта. Во-первых, великие мировые открытия, которые приводили к открытию новых, до того не известных никому земель. И, во-вторых, разложение христианства, что открывало появление новых форм светского секуляризированного мышления. В отличие от древней современные утопии воплощали идею равенства, концепцию научного и технического прогресса, убеждение, что наука и технические открытия могут улучшить жизнь человека.

Среди различных по социальному содержанию и литературной форме утопий значительное место занимает утопический социализм. Классический утопический социализм XIX века (Фурье, Сен-Симон, Оуэн) явился одним из теоретических источников марксизма.

С появлением научной теории общественного развития утопизм как способ мышления не умирает. Дело в том, что никакое развитие теории не может само по себе устранить социальные потребности в утопии, а эта потребность в виде таких социальных механизмов, как надежда, мечта, предвидение будущего, все еще остается актуальной и для современной социальной мысли.

Конечно, в наше время утопии существенно изменяются, порождают новые жанры и виды утопической литературы. Начиная с XIX века особое значение приобретают негативные утопии, или антиутопии, которые описывают не столько желаемое, сколько нежелаемое будущее, предупреждая о возможных нежелаемых последствиях научного и технического прогресса. Но сами по себе антиутопии, как бы критичны они ни были по отношению к позитивным утопиям, не означают конец или вырождение утопического сознания. Современные антиутопии широко используют методы и приемы утопического мышления и представляют собою не отрицание, а утверждение, только в новых формах, потребности в утопической литературе.

В Росии утопическая литература имела широкое распространение. Известно, что большинство русских мыслителей XIX века были утопическими социалистами. Идеи утопического социализма развивали и Белинский, и Чернышевский, и Герцен, и Огарев, и Ткачев, и Лавров, и Кропоткин. Однако долгое время считалось, что в России отсутствовала самостоятельная и оригинальная литературная утопия. Между тем в русской литературе существует довольно богатая традиция, связанная с разнообразными жанрами утопии. Это - и утопический роман М. М. Щербатова «Путешествие в землю Офирскую», и декабристская утопия А. Д. Улыбышева «Сон», и замечательный утопический роман В. Ф. Одоевского «4338 год», и сатирическая утопия Г. П. Данилевского «Жизнь через сто лет», и социалистическая утопия Н. Г. Чернышевского в романе «Что делать?», и антиутопии В. Я. Брюсова «Республика Южного Креста» и Н. Д. Федорова «Вечер в 2117 году», и социалистические утопии А. А Богданова «Красная звезда» и «Инженер Мэнни». В последние годы достоянием советского читателя стали находившиеся долгое время под запретом антиутопия Е. Замятина «Мы» и социалистическая утопия А. В. Чаянова «Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии». Все это свидетельствует, что русский утопический роман был на уровне мировой утопической литературы, а в жанре негативной утопии русские писатели оказывались и намного впереди.

Термин «утопия» имеет широкое хождение не только в литературе, но и в политической лексике. Чаще всего он обозначает несбыточные социальные прожекты и мечты, расходящиеся с реальностью. Но динамика социальной жизни и политического развития часто опровергает негативное употребление этого термина. Известно, что английский писатель Герберт Уэллс, посетив Россию в 1920 году, встречался с В. И. Лениным и был так поражен контрастом между мечтами о будущем индустриальном развитии России и ужасной бедностью страны, что назвал Ленина утопистом и «кремлевским мечтателем». Т. Драйзер, который посетил СССР несколькими годами позже, пришел к таким же выводам.

Подобные идеи высказываются и сегодня. В одном из своих выступлений М. С. Горбачев сказал, что нас часто называют утопистами, но в утопиях нет ничего плохого, если они преследуют прогрессивные цели и делают повседневную жизнь лучше.

Все это означает, что довольно часто грань между утопиями и реальностью в условиях развивающихся социальных структур и быстрого научно-технического прогресса оказывается зыбкой и употребление термина «утопический» как синонима несбыточного и нереального является не всегда оправданным.

Конечно, это не означает, что, как говорил Ортега-и-Гас-сет, «все, что предпринимает человек, утопично». Но мысль Оскара Уайльда о том, что «прогресс - это реализация утопий», находит подтверждение во многих событиях современной социальной истории.

Нас основательно провели. В самом деле, немало было разбросано по свету тех, кто считал и даже надеялся, что благодаря кризису марксизма, который еще в 1908 году Жорж Сорель назвал «разложением марксизма», запрет на утопию будет снят и, возможно, воздается должное скрытой и, по правде говоря, малоизвестной традиции, которую консервативная мысль отвергала во имя существующего порядка, а достигшая «зрелости» революционная мысль пометила смехотворным ярлыком инфантилизма. Может быть, появится возможность по-новому взглянуть на «terra incognita» утопии, которая странным образом не дает покоя современной политике и истории? И тогда наконец феномен утопии станет пространством для изучения, внимания, ожидания и даже страстной увлеченности.

Некоторые деятели, распознавая под видимостью социализма плоть тоталитарного государства, вновь открывали это пространство. В 1947 году Андре Бретон в книге «Аркан 17» призывал обратиться к великим утопистам, от которых нас отвлек марксизм. В 1950 году в книге «Десять тезисов о современном марксизме» Корш разоблачал реакционную утопичность возрождения первоначального марксизма и противопоставлял ему возврат к целостности современного общественного движения. Постепенно формировалась идея о том, что утопия - это форма общественной мысли и, более того, оригинальный подход к социальным проблемам, идея, которая должна быть понята сама по себе, вне всякого сравнения (это не зародыш революционной науки и не дополнение к духовным исканиям). Короче говоря, утопию необходимо переосмыслить как практику специфического вмешательства в социальную сферу, как, возможно, совершенно новую практику преобразования мира. Нет сомнения в том, что обращение к великим утопистам - их сочинениям или практической деятельности- было стимулировано поисками, может быть не совсем осознанными, путей выхода из современных апорий.

В сравнении с возрождением революционной политической традиции, происшедшим почти в то же время, обновление утопии характеризовалось удивительной и своеобразной свободой при рассмотрении объекта. Пройдя через период сомнений или критики (не имеет значения, откуда они исходили - от марксизма или анархизма, от Прудона или Со-реля либо от сюрреализма), этот возврат к утопии удачно избежал подводных камней наивности и догматизма.

По существу движение к утопии представляет собою, быть может, один из тех путей, которые позволяют избежать альтернативы «все или ничего», не допустить бесконечного чередования революционности и разочарования.

«Брешь» 1968 года свидетельствует о том, что утопия встретилась с современностью; в этих событиях просматривается столкновение между анонимным возрождением утопии, множественной, многообразной, «безрассудной», ищущей самое себя, и - с другой стороны - империализмом революционной традиции, который неустанно стремился дать классическое политическое толкование нового, ввести неизвестность исключительного в рамки известного. Но исход этого столкновения остался неопределенным.

Да, нас основательно провели. Все это только иллюзии. Едва погасли юбилейные огни, как начался новый процесс, процесс над великими учителями-мечтателями. Приговор уже вынесен. В мягкой форме он звучит так: «У нас нет определенного идеала. Утопию не любят». «Утопия - это нечто малопривлекательное». («Эко де саван», февраль 1978 года). В жесткой же "форме утверждается: «Утопия - это Гулаг» («Магазин литтерер», июль - август 1978 года). Одни спрашивают: «Куда же делась утопия?» Другие отвечают: «С утопией покончено, утопия мертва». Какие же у нас гибельные заблуждения* Мы связывали с утопией мысли о счастье, желаниях, воображении, эмансипации, переменах, преодолении ограничений, о чудесном, мы обращались к теням Томаса Мора, Кампанеллы, Сен-Симона, Анфантена, Дежака, Пьера Леру, Уильяма Морриса. Пагубные иллюзии, ужасные имена! Действуя таким образом, мы были предвестниками тоталитаризма.

Бесполезно требовать аргументов, анализа, основанного на истории, проводить различие между старой и современнойутопией, смешно (если не возмутительно?) стремиться провести разграничение между утопиями, основанными на скудости и на изобилии, между государственными и антигосударственными утопиями. Все эти нюансы интересуют лишь близоруких и заумно рассуждающих эрудитов. Для тех же, кто проницателен и умеет охватить взглядом все пространство утопии, существо вопроса можно резюмировать тремя постулатами:

Через всю историю - от Платона до наших дней, - через множество цивилизаций проходит, в сущности, лишь одна идея утопии - вечная утопия.

Действительно, во всех своих разнообразных произведениях утописты пишут и переписывают один и тот же текст. Отсюда и принцип чтения: ознакомившись с одной утопией, вы ознакомились со всеми. Поэтому не удивительно, что знатоки утопии появляются как грибы после дождя, не приходится удивляться и качеству результата.

Утопия, вечная утопия неизменно тоталитарна. Доказывается это тем, что утопия - творение математиков, геометров общественного порядка, а не поэтов. Разве Платон не изгнал поэтов из идеального города? В утопии все до крайности серьезны; отсюда изгоняется фантазия, беспорядок, все оригинальное; здесь душат свободу. Будучи закрытой, основанной на автаркии системой, утопия уподобляется обезумевшей машине, которая фабрикует симметричность, служит для производства и воспроизводства одного и того же.

Утопическое государство функционирует как огромная казарма. Это триумф системы, организованности, искусственности и артефакта в противовес всему органическому и жизненному. Очевидны основы этого государственного деспотизма: подчинение индивида, приоритет равенства над свободой, наконец, разрушение семьи, которая, как каждому известно со времен О. Конта и Ле Пле, является очагом свободы.

Идет ли речь о классических формах утопии или о ее нынешних проявлениях, все зло проистекает из того, что она представляет собою бегство от условий человеческого существования, бегство из истории, отрицание времени. Обобщить, поместить всех в одну повозку - естественное стремление всех прокуроров - от Фукье-Тенвилля до Вышинского. Те же, кто не имеет склонности к обвинительным речам, скорее должны проводить различие между утопиями, которые обращают утопическую энергию на политику, на гармоничную организацию города, которые, упорно изыскивая совершенную конституцию, наделяют этой силой государство, и теми утопиями, которые, наоборот, отвергая государство, освобождают метаполитичность; теми утопиями, которые идут дальше, к «совершенно иной» социальной идее, как говорит Левинас, к совершенно иному состоянию, будучи вовлечены в бесконечное движение к новому. Тем не менее даже в том случае, когда утопия предлагает теоретическую модель и стремится функционировать как знаковая система, имеющая целью определить место и роль каждому индивиду и каждой группе, нужно учитывать утопическую игру воображения, которая используется не только как украшение; иначе утопический текст окажется сведенным к хартии.

Этот способ прочтения, постижения особенно необходим в отношении большинства великих утопий XIX века. Если Фурье одной ногой стоит еще в утопическом социализме и его можно обвинить в догматизме, в идеологическом мо~ нологизме, по Бахтину, не менее очевидно, что он кладет начало новому роду коммуникации, направляет утопию на путь прельщения. Вне погубившего нас разума и вопреки ему он видит новый маяк - любовь, как «самый мощный фактор сближения, под влиянием страсти, даже между антипатичными характерами» («Новый влюбленный мир»). Далекий от нового проекта воспитания человечества, Фурье призывает к восстанию страстей, к подрыву политики цивилизации, которая ни во что не ставит удовльствие и игнорирует то обстоятельство, что оно (удовольствие) должно составлять добрую половину рассуждений об общественном счастье. Под воздействием «абсолютной отстраненности» утопия отрывается от государства, от революции через государство и тем самым идет дальше рассудочного познания и обращается к аф-фективности. Используя притягательность страсти, утопия становится театром, сценой, где передают и обменивают миражи; утопия производит или стремится произвести шоковое впечатление, она превращается в первый опыт над эффективными социальными формами. С помощью живых картин она старается избавить нас от слабости влечения, породить вихри страстей. От встречи с Эросом возникает новая стратегия утопии, которая вовлекает в действие эффективность символов по примеру революционных религий. уто-пия-обольщение устанавливает иную связь со сферой эстетики: она обращается к деятелям искусства с призывом осуществлять и распространять «предвидение, основанное на симпатии»; соединяясь с оперой, театром, романом, утопия охватывает область эстетики. Утопия - это «обещание счастья». Стендаль считал Фурье вдохновенным мечтателем.

Отсюда скудость и несостоятельность реалистического прочтения тяжеловесных идеологических схем. Обвинение в тоталитаризме, основанное на прочтении, полностью не соответствующем предмету, отпадает само собой. А к тому же могильщики утопии разбираются в тоталитаризме не больше, чем в самой утопии. Нужно ли предупреждать этих новоявленных приверженцев свободы, что о тоталитаризме не легче судить, чем об утопии; совместный же анализ этих двух понятий - дело еще более сложное, даже проблематичное.

Утопическая традиция отнюдь не едина, она неоднородна и множественна. Прежде всего, надо отличать утопии, которые имеют целью позитивную организацию и, находясь во власти иллюзий о хорошем строе, направлены на его установление, на немедленную реализацию связи с политической практикой, отличать от тех «негативных» утопий, которые относятся к сфере «nowhere» («нигде»), избегают превращения в нечто позитивное и не отделяют видение иного общества от утопического пространства, пространства «нигде». К вопросу генеалогии относится изучение утопий, которые связаны с якобинством и входят составной частью в глобальную стратегию создания политической партии. Если партии в современном значении нет (это - существенный момент), появляется образ власти, хорошей власти, которая понимает социальные проблемы и в состоянии с помощью народа добиться хорошей организационной структуры, способной создать по окончании переходного периода единое и неделимое общество. Это мы видим у Кабе («Путешествие в Ика-рию») и у Беллами («Через сто лет»). Нет необходимости ждать наших анархистов, чтобы отвергнуть деспотизм этой формы неоякобинской утопии либо этого слияния социализма с государством. Такое отрицание родилось внутри самой утопической традиции. В том веке утопическая энергия была достаточно мощной и сложной, чтобы подвергнуть критике революционную теорию и одновременно создать новую утопию. Дежак против Кабе, Бланки против Луи Блана. Уильям Моррис против Беллами.

Тот, кто принимает утопическую традицию в целом, следит за развитием ее противоречий, не может не отметить, как и М. Бубер («Утопия и социализм»), появление в XIX веке оригинального утопического метода, который противопоставляет себя революционной модели, вышедшей из 1793 года, революции через государство. Несмотря на все различия, одна и та же идея вдохновляет великих утопистов XIX века: делая выводы из поражения Французской революции, они стремятся преобразовать современное им общество совершенно иным путем. Отказываясь передать государству революционную функцию и допустить, чтобы оно заполнило собой всю общественную сферу с целью распространения и навязывания различным слоям гражданского общества одной и той же нормативной модели, утопическая стратегия меняет направление движения. Или более того: она отходит от решения вопросов. И не столько для того, чтобы подменить революцию сверху революцией снизу, сколько для того, чтобы открыть новое горизонтальное пространство для социальных экспериментов под знаком утопии. Утопическая стратегия исходит из гражданского общества и из многочисленных очагов общественной жизни, которые в нем заключены, предлагая создать, с учетом различий в практических действиях, новое общество, дать возможность сформироваться новому общественному бытию. Децентрализация, рост числа центров общественной жизни (имеются в виду домашняя и сельскохозяйственная ассоциации, кухня, сексуальность, труд, танцы, образование, игры), приглашение к плюрализму, рассредоточение, призыв к установлению связей между группами, объединениями, вновь и вновь образующимися и распадающимися, создание на одной и той же территории множества экспериментальных микрообществ «за спиной» государственной унификации - таковы пути утопии к утверждению новой, «совместной жизни» людей. При этом «общество обществ» постепенно и стихийно заменяло бы собой внешнюю власть, насилие со стороны государства. В конце концов самому государству было бы доказано, что оно стало излишним. Надо создавать новые общественные связи, освобождать кипучую социальную энергию, которая может привести к неожиданным результатам. «Социализм будет заключаться в подобном возрождении «ячеек» социальной ткани, извращенной политикой», - писал Левинас. В этом смысле нет ничего менее деспотичного, чем возникновение этих новых миров, которые создадут для рода человеческого условия, позволяющие «возлюбить себя». «Как можно меньше государства!» - таков лозунг, порожденный еще недостаточно осмысленным взрывом утопических идей.

Если верить газетам, мы должны быть благодарны нашим обвинителям за то, что они наконец-то сумели разоблачить «отвратительную утопию». Нам следует приветствовать эту великолепную анархистскую проповедь, которая будто бы спасет нас от тоталитаризма, отмеченного обманчивой привлекательностью. Но так ли нова эта позиция? Так ли потрясающе открытие? Разве в более близкое нам время Хайек, Карл Поппер, Мольнар, Чоран, Тальмон (в лекции «Утопия и политика», прочитанной в 1957 году в Консервативном политическом центре) не склоняли без конца (одни талантливо, другие тяжеловесно) утопию и тоталитаризм? Не является ли данная позиция, сторонники которой даже обвиняют утопию в монотонности, не чем иным, как унылыми причитаниями современного общества перед лицом социальных проблем, как вечными стенаниями, выражающими страх буржуазии? Точно известны место и время его рождения: Париж, от 1830 до 1848 года. Основные темы выразил еще Сюдр (кажется, не столь уж забытый автор) в книге «История коммунизма, или Опровержение утопий в свете истории». Для нас неважно, заимствовали ли критики утопии свои идеи у Сюдра и его эпигонов. Пережевывание идей, преисполненных ненависти, ложь в политике, обскурантизм сочетаются со стремлением выдать обветшавшие идеи за нечто новое. Удивляет скорее посредственность этих писаний. Обскурантизм побеждает.

Вы можете обвинить меня в нечестной игре: мол, это позиция особого рода; она носит анархистский характер. Но нужно ли напоминать, что в отличие от наших критиков с их прямолинейностью у анархистов двойственное отношение к утопии? Они разоблачают, отвергают ее, нападают на ее автори-таризм, догматизм, компромиссы с прогосударственной идеологией) но не для того, чтобы отбросить как падаль, а для того, чтобы тут же провозгласить необходимость спасения утопии как неотъемлемой части любого радикального общественного движения. Вместо того чтобы ссылаться на традицию, обратимся к критике тоталитаризма, а именно к критике, исходящей из стремления к свободе. Хотя ее усилия и направлены на то, чтобы оторвать тягу к свободе от иллюзорных представлений о «хорошем строе», она, однако, не делает из этого вывода ни о незыблемости общества эксплуатации и угнетения, ни о его законности. Из развенчания мифа о «хорошем строе» логически не вытекает необходимость отказа от построения общества, которое постоянно будет бороться против неравенства и господства одних людей над другими. Не нужно замыкать историю на непримиримых противоречиях; напротив, следует вернуть ей полную свободу неопределенности, открытости для «абсолютно Иного» состояния. Какие границы может ставить истории мысль, избравшая свободу? Такая мысль не только не отвергает утопию, она вновь и вновь описывает «место, которого нет», где могут свободно развиваться идея и дело утопии.

Ссылка на анархизм - это всего лишь уловка. Да и кто в наши дни не сторонник анархизма? Анархизм - это своего рода праздничный наряд, временно наброшенный на то, что еще не осмеливается назвать свое имя. Анархиствующий неолиберализм представляет собой неустойчивое, временное соединение, готовое распасться, распуститься в подходящий момент. Но чему оно готово уступить место? Новому элегантному либерализму с философской окраской и, разумеется, планетарного масштаба. Сегодня это уже произошло, соединение распалось, обман обнаружен. Б. А. Леви, опередив своих собратьев, писал: «Анархизм - это деспотизм, это Гулаг». Тем хуже для тех, кто отстал: из-за недостаточной проворности они стали тоталитаристами.

Каков же смысл этих выступлений? Они прежде всего продиктованы ненавистью, неизменной ненавистью, словоохотливой, злобной ненавистью к себе, к истории, к жизни. Это натиск, несущий смерть: Маркс умер, утопия умерла, анархизм стал трупом. Кто же выживет? Нет, это не мощное живительное очищение от прошлого, открывающее новые горизонты. Это больше походит на уборку квартиры, когда на виду у всех выбрасывают в окно свои иллюзии. Это горькое время подведения итогов перед тем, как обосноваться здесь всерьез и надолго, время, осененное крылом глупости. Такая позиция проникнута злопамятством, ее пафос - лишь оборотная сторона революционной серьезности и реакция на нее. Это - позиция зашедших в тупик интеллектуалов, уставших быть идеологами партии и превратившихся в пророков, чтобы надежнее уберечь привилегии мыслящей корпорации.

Но в ходе процесса над утопией не столько создаются предпосылки неолибералиама, сколько выражается ненависть к новому. Атакуя утопию, хотят предотвратить неизвестное, то, что проявилось в «непредусмотренных» событиях 1968 года. То, что разоблачает ложь институированного коммунизма и вместе с тем отвергает существующий порядок. Это новое движение, не имеющее ни названия, ни определенного центра, которое развертывается «здесь и сейчас» в разнообразных формах, едва различимых, едва намеченных, но постоянно возрождающихся. Это движение обладает притягательностью «места, которого нет».

В истории литературы утопические романы и повести всегда играли большую роль, так как служили одной из форм осознания и оценки образа будущего. Вырастая, как правило, из критики настоящего, утопия рисовала дальнейшее движение общества, его возможные пути, набрасывала различные варианты грядущего. Эта функция утопической литературы сохранилась и до сих пор, несмотря на бурное развитие футурологии и популярность научной фантастики, которые тоже стремятся к познанию будущего.

Мировая утопическая литература весьма обширна. За время своего исторического существования она переживала периоды подъема и упадка, успехов и неудач. Сегодня трудно себе представить общую панораму истории без утопических произведений. Как говорил Оскар Уайльд, на карту Земли, на которой не обозначена утопия, не стоит смотреть, так как эта карта игнорирует страну, к которой неустанно стремится человечество. Прогресс – это реализация утопий.

Термин «утопия» изначально ведет свое существование от названия фантастического, вымышленного острова в знаменитой книге Томаса Мора. Термин этот происходит от греческого «u» - «нет» и «topos» - «место». Буквально смысл термина «утопия» - место, которого нет. Существовали и другие варианты этого понятия, в частности произведенные от греческого «eu» - «совершенный», «лучший» и «topos» - «место», т. е. Совершенное место, страна совершенства. Оба истолкования этого слова широко представлены в утопической литературе. Вспомним названия известных утопических произведений: «Вести ниоткуда» У. Морриса, «Эревуон» (написанное в обратном порядке слово «nowhere») С. Батлера или «Город Солнца» Т. Кампанеллы, «О дивный новый мир» О. Хаксли (последнее название, правда, заключает в себе откровенную иронию) и т. д.

В современной литературе употребляются и другие понятия, связанные с термином «утопия» и производимые от начального корня «topos». Это – «дистопия», от греческого «дис» - плохой и «топос» - место, т. е. плохое место, нечто прямо противоположное утопии как совершенному, лучшему миру. В этом же смысле употребляется и термин «антиутопия», который применяется для обозначения особого литературного жанра, так называемой негативной утопии, также противостоящей утопии традиционной, позитивной. Однако при всем разнообразии смысловых оттенков все же основная и традиционная функция этого понятия – обозначение вымышленной страны, призванной служить образцом общественного устройства.

На протяжении истории утопия как одна из своеобразных форм общественного сознания воплощала в себе такие черты, как осмысление социального идеала, социальная критика, призыв бежать от мрачной действительности, а также попытки предвосхитить будущее общества.

Литературная утопия тесно переплетается с легендами о «золотом веке», об «островах блаженных», с различными религиозными и этическими концепциями и идеалами. В эпоху Возрождения утопия приобрела по преимуществу форму описания совершенных государств или идеальных городов, якобы существовавших где-то на Земле. Начиная с XVII века становится популярной особая форма литературной утопии – так называемый государственный роман, рассказывающий о путешествиях по утопическим странам и содержащий прежде всего описание их государственного устройства. В то же время получили широкое распространение различные утопические проекты и трактаты.

В истории существовали самые разнообразные типы утопической мысли, отражавшие интересы различных классов и социальных слоев. Существовали рабовладельческие утопии (утопии Платона и Ксенофонта), феодальные утопии, например «Град божий» Августина, «Христианополис» Андреаса, многочисленные буржуазные и мелкобуржуазные утопии. Многие утопические сочинения были посвящены не общественному устройству в целом, а предлагали решение отдельных социальных проблем: трактаты о «вечном мире», распространённые в XVI-XIX веках (Эразм Роттердамский, Сен-Пьер, Кант, Бентам), педагогические, нравственно-этические и эстетические утопии (Ян Амос Коменский, Ж..-Ж.. Руссо, Л. Толстой, Ф. Шиллер), научно-технические (Ф. Бэкон) и др.

У истоков утопии стоит Платон как автор диалогов «Государство»: vk.com/wall-52526415_20207, «Политик», «Тимей», «Критий». Важную роль в формировании утопического мировоззрения в Европе сыграли раннехристианские хилиастские ереси – учения о грядущем тысячелетнем Царстве Божием на земле. Наиболее ярко хилиазм воплотился в философии истории итальянского монаха-богослова XII в. Иоахима Флорского, предсказывавшего скорое наступление эпохи Третьего Завета – Завета Святого Духа, когда на земле наконец водворится Христова правда и материальная жизнь облечется в идеальные формы.

Концепция Иоахима Флорского оказала влияние на идеалистические представления о будущем в позднем средневековье и в эпоху Возрождения. Испытал его и английский священник Томас Мор, автор сочинения, названию которого обязан своим существованием сам термин «утопия» – «Золотой книги, столь же полезной, как забавной, о наилучшем устройстве государства и о новом острове Утопии» (1516).

Благодаря Мору в западноевропейской литературе 16–17 вв. окончательно складывается жанровая структура утопии и ее основной тематический принцип – подробное описание регулируемой общественной жизни. Линия Мора была продолжена книгой итальянского утописта Томмазо Кампанеллы «Город солнца» (1623). Здесь автор предлагает читателю рассказ мореплавателя об идеальной общине, живущей без частной собственности и семьи, где государство поддерживает развитие наук и образования, обеспечивает воспитание детей и следит за общеобязательным 4-часовым рабочим днем. В 1614–1627 английский философ Фрэнсис Бэкон пишет книгу «Новая Атлантида» – о вымышленной стране Бенсалем, которой руководит некий «Соломонов дом», объединяющий собрание мудрецов и поддерживающий культ научно-технической и предпринимательской активности. В книге Бэкона выражается исторический оптимизм зарождающихся буржуа и впервые возникают мотивы научно-технического прогресса, с которыми в последующих утопиях почти неизменно будут связаны идеалистические грезы о «прекрасном будущем».

Как форма социальной фантазии утопия опирается в основном не на научные и теоретические методы познания действительности, а на воображение. С этим связан целый ряд особенностей утопии, в том числе таких, как намеренный отрыв от реальности, стремление реконструировать действительность по принципу «Всё должно быть наоборот», свободный переход от реального к идеальному. В утопии всегда присутствует гиперболизация духовного начала, в ней особое место уделяется науке, искусству, воспитанию, законодательству и другим факторам культуры.

Большее значение приобретает функция критического отношения к обществу, прежде всего к буржуазному, которую берет на себя антиутопия – новый тип литературной утопии, сформировавшийся во второй половине XIX века. Традиционные классические утопии означали образное представление об идеальном, желаемом будущем. В антиутопии описывается уже будущее не желаемое. Образ грядущего пародируется, критикуется. Это не значит, что с появлением негативных утопий исчезает или девальвируется сама утопическая мысль. На самом деле антиутопия не «устраняет» утопическую мыль, а лишь трансформирует ее. Конечно, антиутопии – противоречивое и неоднородное явление, в котором встречаются как консервативные, так и прогрессивные черты. Но в лучших произведениях этого типа возникла новая идейная и эстетическая функция – предупреждать о не желаемых последствиях развития буржуазного общества и его институтов.

Возникновение антиутопий – общеевропейское явление. Примечательно, что Англия – родина позитивных утопий – оказывается и прародительницей антиутопий. К числу первых антиутопий относятся романы «Грядущая раса» Бульвер-Литтона (1870), «Эревуон» С. Батлера (1872), «Через Зодиак» Перси Грега (1880), «Машина останавливается» Э. М. Форстера и др. В Германии среди первых антиутопий выделяется роман М. Конрада «В пурпурной мгле» (1895). В нем описывается Европа ХХХ столетия. Конрад рисует мрачную картину будущего. Бесконечные войны, терзающие Европу, в конце концов приводят к мировой войне и гибели всей европейской культуры. Элементы антиутопии получают развитие в разностороннем творчестве Г. Уэллса – романах «Война миров», «Война в воздухе» и др. Мотивы антиутопии свойственны романам «Остров пингвинов» А. Франса и «Железная пята» Дж. Лондона.

Сегодня утопия – это не только изображение идеального грядущего. Скорее всего, это описание возможного (как желаемого, так и не желаемого) будущего. Причем литературные утопии, в отличие от социальных прогнозов или футурологических проектов, зачастую представляют собой романы или повести с острым сюжетом; это, как правило, произведения в жанре романа-приключения, путешествия или фантастики.

Фантастика – важный элемент утопии. Тем не менее утопия отличается от чисто фантастической литературы или современной фантастики, которая далеко не всегда занимается построением возможного образа будущего. Отличается утопия и от народных легенд «о лучшем будущем», так как она в конечном счете порождение индивидуального сознания. Отличается утопия и от сатиры (хотя очень часто включает сатирический элемент), так как критикует, как правило, не какое-либо отдельное конкретное явление, но сам принцип общественного устройства. Наконец, она отличается и от футурологических проектов, так как представляет собой произведение искусства, которое несводимо прямо к определенному социальному эквиваленту и всегда несет в себе авторские симпатии и антипатии, вкусы и идеалы.

Каждая страна вносила и вносит свою лепту в сокровищницу утопической мысли. Каталог мировой утопической литературы за период с XVI по XIX век насчитывает около тысячи названий. Однако и позднее утопия не сходит на нет. За последние десятилетия написано большое количество утопий во многих странах.

В истории русской литературы существует также довольно прочная традиция создания утопических произведений, связанная с такими именами, как Сумароков, Радищев, Одоевский, Чернышевский, Достоевский, Салтыков-Щедрин и др. В России утопия появилась лишь в XVIII веке – в эпоху создания отечественной литературы нового времени и с этого периода начала активно развиваться, отвечая потребности русской общественной мысли. Русская утопия нередко была растворена в литературных произведениях других жанров – социальных романах, фантастических рассказах (например, утопические мотивы в «Путешествии из Петербурга в Москву» Радищева). Русская литература более богата утопическими произведениями, чем об этом принято думать.

Большинство европейских утопий строились как путешествие или неожиданное посещение неведомой страны, которая не обозначена на географической карте. Собственно, этот традиционный сюжетный ход заимствует, например, Михаил Щербатов, описывая свою «землю Офирскую» («Путешествие в землю Офирскую»). Но чаще всего в русской литературе рассказывается о будущем, которое герой видит во сне. На этом приеме строятся рассказ Сумарокова «Сон «Счастливое общество», знаменитое описание сна из «Путешествия из Петербурга в Москву» Радищева («Спасская Полесть»), «Сон» Улыбышева, четвертый сон Веры Павловны из романа «Что делать?» Чернышевского, «Сон смешного человека» Достоевского и др.

Характеризуя развитие русской утопической литературы, нельзя обойти стороной проблему антиутопии. Чаще всего негативные утопии в России XIX века описывали всевозможные отрицательные последствия технического и научного прогресса, механизации труда и стиля жизни, предупреждали об опасности мировых войн, могущих повернуть историю вспять. Мотивы утопии явственно присутствуют у Салтыкова в некоторых рассказах: «Сон в летнюю ночь», «Скрежет зубовный», где сны выступают в ироническом контрасте с реальностью. Как сатирическую утопию можно рассматривать и некоторые страницы «Истории города Глупова». Сатирической утопией является и повесть «Жизнь человека через сто лет» Григория Данилевского.

Дальнейшая эволюция русской литературной утопии тесно связана с общественной атмосферой в России конца XIX – начала ХХ века. Несколько утопических произведений пишет Валерий Брюсов. Среди них – «Земля», «Республика Южного Креста», «Семь земных соблазнов». Здесь читатель сталкивается с впечатляющими описаниями научно-технического прогресса: высотными домами, машинами, дирижаблями, электрическим и даже «радиоактивным» освещением. В творчестве Брюсова преобладает негативная утопия. Такова, например, «Республика Южного Креста».

Социалистическую утопию представляет роман «Красная Звезда» Александра Богданова. В нем писатель изобразил основанное на коммунистических началах общество будущего, которое герой, профессиональный революционер, находит на Марсе.

Советская утопия вобрала в себя те традиции русской утопической литературы, которые обозначились уже в конце XIX – начале ХХ века. С одной стороны, насущная для русской литературы тяга к социалистической утопии, с другой – это антиутопия. Видимо, не случайно в один и тот же 1920 год были опубликованы две важные утопии – антиутопический роман Е. Замятина «Мы», положивший, по сути дела, начало развитию этого жанра в мировой литературе ХХ века, и роман Александра Чаянова «Путешествие моего брата Алексея Чаянова в страну крестьянской утопии».

Во многих социально-фантастических и утопических романах 20-х годов – В. Итина «Страна Гонгури», Я. Окунева «Грядущий мир», А. Беляева «Борьба в эфире» В. Никольского «Через тысячу лет», Я. Ларри «Земля счастливых» и других – содержатся попытки нарисовать будущее как грядущую победу коммунистического общества во всем мире. Однако социальный образ будущего в них, как правило, подменялся научно-техническими прогнозами, футурологическими предсказаниями.

После бурного подъема и развития утопической литературы в 20-х годах наступил резкий спад, и начиная с 30-х годов утопии довольно редко появляются на книжных прилавках. Возрождению этого жанра в последние годы во многом способствовало развитие научной фантастики.

Существует много различных точек зрения о степени соотношения произведений научной фантастики и утопий. Одни литераторы склоняются к тому, что современная научная фантастика в своих исследованиях тесно связана с утопическим романом. Другие полагают, что научная фантастика – не что иное, как современная форма утопического романа. Многие произведения писателей-фантастов, в особенности посвященные проблемам будущего, либо по существу являются романами-утопиями, либо выполняют функцию утопических романов. Таковы «Туманность Андромеды» и «Час быка» Ефремова или «Полдень, XXII век» Стругацких. Вместе с тем многие писатели сохраняют верность традиционному утопическому жанру. Утопическая тема характерна для творчества Владимира Набокова («Ада», «Приглашение на казнь»). Во второй половине 80-х гг. появляются две антиутопии, которые симптоматично отражают время. Это небольшая повесть Александра Кабакова «Невозвращенец» и роман Владимира Войновича «Москва 2042». Оба автора изображают будущее как кошмар и полную катастрофу. Вместе с тем эти утопии очень разные. Утопия Кабакова – мрачный кошмар, впечатляющий своей сопоставимостью с современностью. Напротив, утопия Войновича – озорная, безудержная фантазия о будущем с самыми разными оттенками сатиры.

Все это свидетельствует о том, что многовековая традиция русского и зарубежного утопического романа не исчезает бесследно, а до сих пор продолжает питать современную литературу.

По материалам: С.В. Жигалкина (ведущий библиотекарь отдела художественной литературы библиотеки Овсянкина) / Вадим Полонский. Утопия в литературе.

УТОПИЯ - особый способ социального предвидения, результатом которого является идея или образ совершенного государства, призванного служить образцом общественного устройства. Как особый жанр У существует на грани между собственно литературой, социальной философией и политикой. Т е р м и н «У» происходит от названия вымышленного острова в одноименном романе Т. Мора (1516) и в переводе с греч. означает: 1) место, которого нет, 2) благословенное место. В замыслах Мора названию «У» предшествовало более категоричное «Нигдея» - от лат. «Nusquamam» («nusquam» - «нигде», «никуда», «ниоткуда», «ни к чему» «ни для чего», «никак», «никоим образом»). Название острова и романа стало именем нарицательным и обозначает, прежде всего, вымышленное идеальное государство или страну, где полностью воплощаются мечты людей о блаженной, счастливой жизни; в расширительном значении к У относят сочинения различных жанров, предлагающие нереальные планы социальных преобразований, в уничижительном смысле используется для обозначения чего-либо непрактичного, иллюзорного, бесплодного, что основано на заложенном в самом слове «У» слиянии «хорошего» и «несуществующего». Образцом для большинства авторов У было «Государство» Платона, заложившее основы этому литературному жанру и типу сознания. Платон дал две основополагающие идеи для У: разделение мира на истинный и неистинный и идею совершенной организации человеческого общежития. Идеальны, по Платону, государства, основанные на «беспредпосылочном начале»; это начало есть абсолютное благо, которое само себя обосновывает; вопрос о правильном устройстве государства являлся продолжением размышлений о сущности понятия «государство» и о вытекающих из этого представлениях о его смысле, цели, предназначении и функциях. Платон ищет не счастья людей, как это будет в позднейших У, а истину, понимаемую как соответствие предмета своей идее. Идеальный мир Платона противостоит обыденному миру не только логически и онтологически, но и аксиологически, как благое - злому. В этом различении двух миров - истинного и неистинного - заключено метафизическое основание учения об истинном или совершенном государстве. Платон создал У и как особый способ описания идеальной реальности или как метод демонстрации реальности идеала. Метафизический дуализм двух миров Платона реализовался в «У» Мора как альтернативность наличного несовершенного и идеального, построенного в соответствии с принципами разума, совершенного государства утопийцев, при этом метафизический дуализм заменяется дуализмом ценностным. У Т. Кампанеллы философ-утопист соединяется с революционером - свою У он пишет как политическую программу социальных преобразований. Таким образом, вслед за метафизическим преодолевается и пространственно-временной барьер между реальным и идеальным мирами и ставится задача воплощения этой ценностной альтернативы. В эпоху Просвещения и Французской революции У стала превращаться в «практическую теорию», обретая функции идеологии и политики. Вдохновленная и захваченная идеей прогресса, философия Просвещения восприняла утопическую мечту о лучшем совершенном мире как мечту о будущем мире. На смену виднеющемуся на горизонте «топосу» приходит светящийся где-то в исторической перспективе «хронос», и поиск иного места сменился стремлением в будущее время. С этого момента У покидает сферу чисто духовного поиска, вырабатывающего прекрасные идеалы, обращенные к воображению и чувству человека, и становится активным элементом социально-практического сознания, фундаментом политических программ. Унаследованная от Платона вера в магическую силу идеала, способного побеждать мир в силу своей убедительности и привлекательности, дополнилась убеждением в возможности насильственного воплощения принципов разумного и совершенного социального порядка. По различным признакам У. разделяются на практические, спекулятивные, сатирические, технократические, теократические; на места и время, ретроспективные и проспективные, мифологические, этнографические, географические, эскапизма и реконструкции, эгалитарные и иерархические и др. Исследования У развиваются по разным направлениям: социологическому, политологическому, психологическому, психоаналитическому, филологическому и т.п. Жанровая многоплановость определила двойственное развитие У: как сюжет, фабула, изображение и как социальный проект. К У подойдут многие определения виртуальной реальности, такие как иллюзорно-чувственная реальность, или как фантомный объект, лишенный онтологических оснований, не отражающий реальность, но заменяющий ее. Смысловым центром У является не столько будущее, сколько идеальное, совершенное общество; будущее рассматривается исключительно с позиции долженствования. Цель У состоит в утверждение должного в качестве сущего, конструирование того, чего еще нет, утверждение возможности должного. В отличие от прогноза, который исходит из того, что есть, т.е. из настоящего, и на этой основе пытается построить картину возможного или неизбежного будущего, утопическое сознание, напротив, исходит из того, чего нет, но что долженствует быть, т.е. из желаемого будущего, и из этого постигает и оценивает настоящее. В У особым образом выражена общая философская проблема: влечет ли за собой мыслимость чего-либо его возможность или осуществимость? Содержание У составляет не только утверждаемый ею идеал, но и само позитивное отношение к нему. Изменение авторского отношения к идеалу на негативное превращает У в антиутопию - карикатуру на позитивную У С момента своего оформления утопическая мысль производила как позитивные У, так и антиутопии, авторы которых задавались целью высмеять и опорочить саму идею совершенства, утопическую установку вообще. Задолго до Е. Замятина или О. Хаксли, параллельно с Платоном писал свои комедии Аристофан, «У» Мора также породила множество антиутопических пародий. Человеческие идеалы различны, и то, что автору У видится как спасительное для человечества, читателем др. времени, иной культуры или убеждений может восприниматься как катастрофа. Современным читателем «Государство» и «Законы» Платона или «Город Солнца» Кампанеллы могут восприниматься как антиутопии, но авторское отношение к описываемому им идеальному государству исключает такую квалификацию. Также трудно квалифицировать «Чевенгур» А. Платонова как антиутопию или дистопию вследствие его сочувственного отношения к описываемым событиям. В широком смысле под антиутопией понимают направление мысли, отрицающее возможность достижения совершенного общества, установления справедливого общественного строя, изображение вымышленных обществ, которые никак не могут считаться идеальными, и прежде всего не являются таковыми в глазах их авторов. К негативной У относят как собственно антиутопию, так и дистопию (перевернутую У) или «какотопию» (буквально - плохое, злое место). Однако между ними существуют некоторые различия. Антиутопию отличают от дистопии как критику мечты от критики реальности, ибо антиутопия направлена против У, а дистопия - против реально существующего общества. В антиутопии преобладает критика У, и прежде всего ее рационалистических иллюзий, показывается противоречивость и несовместимость утверждаемых ею идеалов, выявляются возникающие при проведении в жизнь утопических проектов конфликты, ставится вопрос о цене достижения «всеобщего счастья». В отличие от антиутопии как критики идеала совершенного общества, негативный пафос дистопии направлен против существующего общества и царящего в нем зла, которое только продолжается и усиливается в изображаемом будущем обществе. В то время как У предлагает иной, альтернативный мир, построенной на гармонии и разуме, дистопия непомерно усиливает уже имеющиеся иррациональные и разрушительные тенденции, доводя их до предела; первая выражает надежды, вторая - страхи общества. У - мечта о совершенном обществе, антиутопия - критика образа идеального общества, дистопия - диагноз существующего в мире зла. ЕЛ. Черткова Лит.: Араб-Оглы Э.А. В лабиринте пророчеств. М., 1973; Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. М., 1995; Бердяев Н.А. Смысл истории. М., 1990; Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1990; Бестужев-Лада И.В. Окно в будущее. М. 1970; Идеал, утопия и критическая рефлексия. М., 1996; Мангейм К. Идеология и утопия // Мангейм К. Диагноз нашего времени. М., 1994. С. 7-276; Поппер К. Открытое общество и его враги. М., 1992; Утопия и утопическое мышление: Антология зарубежной литературы. М., 1991; Черткова Е.Л. Метаморфозы утопического сознания // Вопросы философии. 2001. / № 7; Goodvin В. Social Science and Utopia: Nineteen Century Models of Social Harmony. Hassocks, 1978; Hansot E. Perfection and Progress: Two Models of Utopian Thoughts. Cambridge, L. 1974; Nell E. Science in Utopia. A Mighty Design. Cambridge, Mass., 1967; RicoeurP. Lectures on Ideology and Utopia. N.Y., 1986.

У. как одна из своеобразных форм обществ. сознания традиционно воплощала в себе такие черты, как осмысливание социального идеала, критику существующего строя, а также попытки предвосхитить будущее общества. Первоначально У. тесно переплетается с легендами о «золотом веке», об «островах блаженных». В античности и особенно в эпоху Возрождения под влиянием великих географич. открытий У. приобрела преим. форму описания совершенных гос-в, якобы существующих гдето на земле, либо существовавших в прошлом («Город Солнца» Кампанеллы, «Новая Атлантида» Ф. Бэкона, «История севарамбов» Д. Вераса и т. п.), в 17-18 вв. получили распространение также различные утопич. трактаты и проекты социальных и политич. реформ. С сер. 19 в. У. все больше превращается в специфич. жанр полемич. лит-ры, посвященной проблеме социального идеала и моральных ценностей.

У. разнообразны по социальному содержанию и лит. форме - это различные течения утопического социализма, а также рабовладельческие У. Платона и Ксенофонта; феодальнотеократические У. Иоахима Флорского, В. Андрее «Христианополис» (Andreae J.V., Republicae Christianopolitanal descriptio, 1619) и др.; бурж. и мелкобурж. У.- Дж. Гаррингтона «Республика Океания» (Harrington J., The CommonWealth of Oceana, 1656), Э. Беллами «Взгляд назад» (Bellamy Е., Looking backward, 1888), Т. Герцки «Фрейландия» (Hertzka Th., Freiland, 1890), а также многочисл. технократич., анархич. и др. У. Многие утопич. сочинения предлагали решение отд. проблем: трактаты о «вечном мире» (Эразм Роттердамский, Э. Крюсе, Ш. СенПьер, И. Кант, И. Бентам и др.), педагогия. У. (Я. А. Коменский, Ж. Ж. Руссо и др.), научно-технические (Ф. Бэкон).

У. ярко представлена также в истории обществ. мысли древнего и ср.-век. Китая (утопич. соч. Мо-цзы, Лао-цзы, Шан Яна и др.), народов Бл. и Ср. Востока (аль-Фараби, Ибн Баджа, Ибн Туфайль, Низами, Ибн Рушд и др.), в лит-ре России 18-20 вв.- «Путешествие в землю Офирскую» (1786) M. M. Щербатова, «Рассуждение о мире и войне» (ч. 1-2, 1803) В. Ф. Малиновского, соч. декабристов и революц. демократов, романы?. ?. Богданова и др.

По мере развития обществ. наук, особенно после возникновения марксизма, У. в значит. мере утрачивает свою познават. и прогностич. роль. Своим возрождением в 20 в. У. во многом обязана Уэллсу, к-рый не только написал много утопич. произведений, но и считал создание и критику социальных У. одной из осн. задач социологии. Сорель противопоставлял У. как рационализированное ложное сознание социальному мифу как стихийному выражению обществ. потребностей. Исследование У. занимает большое место в социологии знания Манхейма, стремившегося обосновать отличие У., к-рая выполняет функции социальной критики, от идеологии, к-рая, по его мнению, выполняет апологетич. функции. Согласно Мэмфорду, осн. назначение У. состоит в том, чтобы направить обществ. развитие в русло «уготованного будущего», заставляя массы примириться с ним как якобы с неизбежностью, продиктованной «технологич. императивом». Буржуазные социологи долгое время третировали У. как «химерические» проекты преобразования общества, к числу которых они бездоказательно относили и научный коммунизм.

Однако победа социалистич. революции в России и подъем освободит. движения во всем мире были ими восприняты как реальная угроза воплощения У. в действительность. Господствующей тенденцией в 20-50-х гг. на Западе стала дискредитация У. посредством сочинения разного рода антиутопий, предрекавших мрачное будущее человечеству.

В 60-70-х гг. 20 в., в связи с глубоким идейным кризисом бурж. сознания, У. привлекает к себе возрастающее внимание обществ. деятелей, идеологов и социологов капиталистич. Запада. Среди них наблюдается двойств. отношение к У. С одной стороны, продолжаются настойчивые попытки дискредитировать У., отождествить марксизм с утопич. сознанием, а коммунизм - с мильенаристскими движениями в прошлом, чтобы подчеркнуть недостижимость коммунистич. идеалов. Эта тенденция явно преобладает среди консерваторов, а также ревизионистов, марксологов и советологов (3. Бауман, Л. Колаковский, О. Лемберг и др.). С др. стороны, раздаются призывы создать привлекательную для широких масс либерально-демократич. У. в качестве альтернативы марксизму и науч. коммунизму, с целью идеализировать гос.-монополистич. капитализм или обосновать программу его обновления посредством «реформации сверху», противопоставляемой социалистич. революции (Ф. Хайек, Ф. Л. Полак, У. Мур, Б. П. Беквит). Нек-рые футурологи и экологи на Западе стараются использовать У. для придания привлекательности своим концепциям о будущем: наиболее типичны в этом отношении сочинения Б. П. Беквита «Следующие 500 лет» и Э. Калленбаха «Экотопия». Многие мелкобурж. радикалы, идеологи движения «новых левых», не видя практич. путей к достижению социальной справедливости, намеренно становятся на позиции воинствующего утопизма (Р. Миллс, Г. Маркузе, П. Гудмен и др.). Для совр. бурж. У. характерно переплетение утопич. и антиутопич. тенденций, к-рое выражается в том, что провозглашаемый в ней социальный идеал, как правило, сопровождается отказом от традиц. гуманистич. и демократич. ценностей (напр., «Второй Уолден» Б. Ф. Скиннера). Чем больше разрыв между социальной действительностью антагонистич. общества и провозглашаемыми идеалами, тем утопичнее становятся представления бурж. и мелкобурж. идеологов о будущем. Это проявляется в их переходе от «скрытой» к «открытой» У., т. е. к намеренному утопизму, к-рому присущ крайний волюнтаризм. Перефразируя Гегеля, они утверждают, что «все действительное утопично, а все утопичное действительно», что перед человечеством якобы нет иной альтернативы, кроме выбора между «утопией или гибелью» (Р. Дюмон, П. С. Хеншоу, В. Феркис и др.).

Марксистская социология рассматривает У. как одну из форм неадекватного отражения социальной действительности; однако в прошлом У. выполняла важные идеологич., воспитат. и познават. функции. Значение У. определяется ее классовым содержанием и социальным назначением. У. является выражением интересов определ. классов и социальных слоев, как правило, не находящихся у власти. Для оценки совр. бурж. и мелкобурж. У. принципиальное значение имеет различие, к-рое проводил В. И. Ленин между либеральной и народнич. У. Первая «вредна не только тем, что она - утопич. но и тем, что она развращает демократическое сознание масс»; что касается второй, то «марксисты должны заботливо выделять из шелухи народнических утопий здоровое и ценное ядро искреннего, решительного, боевого демократизма крестьянских масс». При этом следует учесть, что в условиях общего кризиса капитализма реакционность либеральной У. возрастает, тогда как прогрессивность и социальная критичность радикальной (популистской) У. становится исторически еще более ограниченной (см. В.И.Ленин, Две утопии, в кн.: ПСС, т. 22, с. 117-21). У. также имеет много общего с социальным мифом по идейному содержанию, с социальной сатирой - по лит. форме, с науч. фантастикой - по познават. функции. Вместе с тем У. обладает целым рядом особенностей: в первую очередь убеждением в возможности разрешения всех противоречий общества однократным применением к.-л. универсальной схемы, рассматриваемой как панацея от любого социального зла. Для У. поэтому характерны антиисторизм, намеренный отрыв от реальности, нигилистич. отношение к действительности, стремление конструировать вещи и отношения по принципу «все должно быть наоборот», склонность к формализму, идеалистич. понимание истории, обнаруживающее себя в преувеличении роли воспитания и законодательства, а также упование на поддержку со стороны выдающихся личностей, обладателей власти, филантропов и т. п.

В истории общества и обществ. мысли У. нередко служила формой выражения революц. идеологии. Многие осн. принципы освободит. движения трудящихся, нравств. и законодат. нормы, системы педагогики и образования были впервые сформулированы в У. Великие утописты, как отмечал Энгельс, «... гениально предвосхитили бесчисленное множество таких истин, правильность которых мы доказываем теперь научно...» (Маркс К. иЭнгельс Ф., Соч., т. 18, с. 499).

Хотя возникновение науч. социализма подорвало социальное значение У., лишило ее многих прежних функций, У. не утратила своей роли в качестве специфич. жанра лит-ры. Положит. значение У.«в совр. эпоху проявляется в двух направлениях: она позволяет предвосхищать вероятное отдаленное будущее, к-рое на данном уровне познания не может быть научно предсказано в конкретных деталях, и может также предостерегать от нек-рых отрицат. социальных последствий человеч. деятельности. Эти формы У. стимулировали развитие в социологии методов нормативного прогнозирования и сценариев с целью анализа и оценки желательности и вероятности предполагаемого развития событий.

Отличное определение

Неполное определение ↓

Английский философ и писатель, основоположник утопического социализма

Немецкий химик и фармацевт (1806-1879)

Томас (1478-1535) английский гуманист, государственный деятель и писатель, "Утопия"

Томас, канцлер Англии, который отказался присягать королю как "главе церкви" и был казнен за государственную измену

Английский философ и писатель XV-XVI вв., гуманист, автор "Утопии"

И английский писатель-утопист, и нидерландский художник

Картина французского живописца Н. Пуссена "... в Азоте"

Кто разместил идеальное общество в "месте, которого нет"

М. шелковая ткань с серебром или золотом, шелковая парча; моровый, к ней относящ. См. также морить

Массовая гибель скота

Массовый падеж скота

Описал "Историю Ричарда III"

Павлин из "Книги джунглей"

Павлин, оповестивший обитателей джунглей о приходе весны в "Маугли"

Падеж скота

Падеж, но не грамматика

Пандемия

Повальная гибель скота

Повальная смерть

Повальная смерть скота

Повальная эпидемия

Повальная эпидемия, смерть

Поголовная смерть скота

Последствия эпидемии

Самый знаменитый утопист

Следствие ящура

Тотальная гибель

Шелковая ткань с серебром или золотом, шелковая парча

Эпидемия

Эпидемия или пандемия

Эпидемия среди домашнего скота

Этот лорд-канцлер короля Англии поместил счастливое общество будущего в "место, которого нет"

Этот утопист, причисленный к лику святых, был обезглавлен в 1535 году

Томас (1478-1535) английский гуманист, государственный деятель и писатель, «Утопия»

Томас, канцлер Англии, который отказался присягать королю как «главе церкви» и был казнен за государственную измену

Кто разместил идеальное общество в «месте, которого нет»

Этот лорд-канцлер короля Англии поместил счастливое общество будущего в «место, которого нет»

Картина французского живописца Н. Пуссена «... в Азоте»

Павлин, оповестивший обитателей джунглей о приходе весны в «Маугли»

Английский философ и писатель XV-XVI вв., гуманист, автор «Утопии»

Павлин из «Книги джунглей»

Описал «Историю Ричарда III»

Массовый падёж скота

Падёж (не грамматика)

Падеж (не грамматика)

"Утопия" Томаса Мора, краткое содержание которой приведено в этой статье, - знаменитое произведение английского писателя и юриста, чье название стало нарицательным для всего жанра. Книга была впервые издана в 1516 году. Ее полное название - "Золотая книжечка, столь же полезная, сколь и забавная, о наилучшем устройстве государства и о новом острове "Утопия".

Первая книга

"Утопия" Томаса Мора, краткое содержание которой вы сейчас читаете, начинается со своеобразного вступления. Томас Мор пишет письмо своему другу Петру Эгидию, в котором просит прочесть свое произведение и подсказать ему, не упущены ли какие-то важные детали.

Рафаил знает множество обычаев и законов, которые существуют в других странах. Рассказывает о тех, которые, по его мнению, можно было бы применить в европейском государстве. Петр советует мореплавателю применить свои знания, устроившись к государю советником. Но Рафаил категорически против. Он считает, что цари слишком много внимания уделяют военному делу, стремясь приобрести новые земли, вместо того, чтобы заботиться об уже имеющихся.

При этом те советники, которые у них есть, как правило, поддерживают владыку, чтобы не уронить свое имя и не впасть в немилость. Рафаил же категорически осуждает войну, считая ее абсолютно бессмысленной. Его возмущает, что убийство и мелкое воровство наказывают одинаково - человека могут отправить на эшафот. При этом толстосумы блаженствуют в роскоши, а обычные люди много работая, нищенствуют, а это способствует развитию преступности.

Как стать успешным государством?

В "Утопии" Томаса Мора, краткое содержание которой перед вами, отмечается, что каждое государство стремится иметь сильную армию и неограниченное количество золотых запасов, которые необходимы для содержания войск. Война же агрессорам необходима только для того, чтобы дать солдатам опыт в бою.

Рафаил ведет себя как истинный философ, отмечая, что всегда хочет говорить только правду, поэтому он предпочитает воздержаться от государственных дел. При этом мореплаватель с удовольствием рассказывает о государстве, чьи нравы, обычаи и законы пришлись ему по душе больше всего.

Вторая книга

Вторая книга "Утопии" Томаса Мора, с кратким содержанием которой вы можете познакомиться в этой статье, начинается с описания вымышленного острова. Он назван Утопия в честь его основателя - Утопа.

На этом острове существуют 54 города. Везде одинаковые учреждения, нравы и законы. Это обязательное правило. Центральное поселение - город Амаурот. Все земли на острове поровну распределены между областями. А городские и сельские жители раз в два года меняются местами. В деревню постоянно приезжают те семьи, которые до этого еще не работали на земле.

Вокруг Амаурота огромный и глубокий ров, сам город окружен башнями и бойницами. Он выделяется красотой и чистотой. Возле каждого дома разбит сад, при этом частная собственность упразднена до такой степени, что раз в десять лет жители Утопии меняются домами. Кому где жить выбирают по жребию.

Из произведения Томаса Мора "Утопия", краткое содержание на брифли есть, но вы его можете найти и в этой статье, мы узнаем, как организована система управления. Каждыми тридцатью семьями руководит филарх, а над десятью филархами стоит протофиларх. Всего на острове 200 протофилархов, которые выбирают себе князя для руководства страной. Он правит на протяжении всей жизни. А вот на всех остальных должностях перемены происходят ежегодно.

Занятия утопийцев

В "Утопии" Томаса Мора, краткое содержание которой вы сейчас читаете, утверждается, что все утопийцы поголовно занимаются земледелием. В дополнение к этому у каждого есть какое-то свое уникальное ремесло, которое он передает детям и внукам по наследству.

При этом никого не заставляют заниматься чем-то определенным. Если ремесло, которое культивируется в его семье, ему не по душе, его переводят в семейство с нужным ему занятием.

Рабочий день на острове Утопия продолжается шесть часов. Все остальное время его жители посвящают изучению наук или домашним делам. Те, кто проявляет в науках особое усердие, выдвигается в разряд ученых. Только из этих людей выбирают представителей духовенства, дипломатов, послов и руководителей государства.

Быт жителей острова

В книге "Утопия" Томаса Мора, краткое содержание которой вы сейчас читаете, описывается, что во время работы все жители острова одеваются в шкуры. А на улицы выходят в плащах. При этом их цвет и крой у всех одинаков. Каждому выдается ровно одно платье на два года. В семье все слушаются старейшего.

Когда выясняется, что город перенаселен, то часть граждан отправляют в колонию, то же самое происходит в обратном случае. В центральной части каждого города расположен рынок. На него свозятся все товары и продовольствие. В любой день каждый желающий может взять себе все, что ему заблагорассудится. Всего и так в изобилии. Во дворцах регулярно проводятся общественные ужины и обеды.

Переезжать из города в город жители Утопии могут только с разрешения траниборов и сифогрантов. За самоволие в этом вопрос им грозит суровое наказание, а в случае повторного нарушения даже рабство.

Деньги и товары

В книге Томаса Мора "Утопия", читать краткое содержание вы можете в этой статье, описывается, что на острове есть все необходимое в нужном количестве и даже в избытке. Часть даже отдают малоимущим в другие страны, а остальное продают.

Деньги утопийцы применяют только во внешней политике, их они берегут на случай войны. При этом драгоценные металлы, например, золото и серебро, презирают. Из них делают кандалы, в которые заковывают рабов, а сами ими вообще не пользуются. В драгоценные камни играют дети, пока остаются маленькими. Повзрослев, они их оставляют.

Больших высот и успехов жители острова добились в искусствах и науках. Когда к ним приезжают в гости жители других государств, те подробно и детально знакомятся с их научными достижениями и культурой. Быстро все осваивают и развивают на своей территории.

В "Утопии" Томаса Мора, краткое содержание по главам есть в этой статье, утверждается, что вся жизнь жителей острова наполнена удовольствиями для тела и духа, а также добродетелями. Все отношения построены на справедливости и честности, во главу угла ставится помощь больным и немощным. Одно из главных удовольствий для утопийцев - здоровье. В тоже время они ценят силу, красоту и проворство.

Рабство в Утопии

В тоже время на острове существует рабство. В него обращают жителей острова, совершивших какие-либо позорные деяния, либо приговоренных к казни представителей других народов, оказавшихся в Утопии. Один из основных принципов состоит в том, что труд рабов приносит больше пользы, чем их казнь.

Тяжелобольные граждане редко решаются на самоубийства, потому что жизнь для них - основное удовольствие. Такой поступок здесь все считают большим грехом. Строго карается и супружеская измена.

Утопийцы хоть и копят деньги на возможную войну, но сами любое вооруженное противостояние считают недопустимым зверством. Для победы во внешних делах предпочитают использовать дипломатию и хитрость, часто подкупают приближенных государя-противника. Только когда эти методы не оказываются действенными, они решаются на военные сражения.

Войну Утопия ведет с помощью иноземных солдат, которым щедро платят. Собственные граждане назначаются на руководящие должности в армии. При этом Утопия готова не только защищаться на международной арене. Страна оставляет за собой право вступиться за угнетаемые народы, но только в том случае, если сражения будут происходить на чужих землях.

Религия

В Утопии все жители вольны выбирать любую религию. Запрещено кого-то насильственно обращать в ту или иную веру. Большинство поклоняется единому богу, которого зовут Митра. При этом никто не страшится смерти. В "Утопии" Томаса Мора, краткое содержание с цитатами есть в этой статье, говорят, что "новая, еще более счастливая жизнь сулит встречу с богом".

Так заканчивает свой рассказ о далеком идеальном государстве Рафаил.